«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года - Эдуард Камоцкий
Во-первых, формально по решению той Думы царем России тогда был сын польского короля Владислав, во-вторых, в обстановке смуты, когда «цари» сменялись непонятным для народа образом, не стал бы Сусанин сознательно отдавать жизнь за неведомо кого, царский род прекратился на сыне Грозного – Федоре.
Сусанин пошел на верную смерть не за царя, а за веру. Не нашей, чужой, как до сих пор считают православные, веры поляки шли грабить православный монастырь, и он завел их в дремучий лес. Какие там, в монастыре в это время отсиживались бояре, для Сусанина не имело значения – мученическую смерть Сусанин принял, отводя поляков от монастыря. Это в его глазах и в глазах всех православных – достойная смерть.
Глинка назвал свою оперу «Жизнь за царя» только для того, чтобы помочь её принятию на сцену Императорского театра. Я бы на его месте поступил так же, но восхищение поступком отвечает название оперы: «Иван Сусанин».
Читал я без разбора – что в библиотеке приглянется: «Пулковский меридиан», «Домби и Сын», «Война и Мир», «Сколько земли человеку надо», Пушкина, Чехова, «Голова профессора Доуэля», «Тайна двух океанов» и прочее и прочее. Житие святых на русском и на польском языках, Евангелие, много Жюль Верна. Ну, и, разумеется, газеты: «Правду» и «Пионерскую Правду». Газеты читал регулярно.
Интересны фантазии тех лет. Ну, гиперболоид инженера Гарина, ультразвуковая пушка, полет на Марс, стрела, которая обязательно попадет в цель – всё это техника на грани фантастики и все это осуществилось, хотя и совсем по-другому, чем было воображено фантастами. Сейчас это УЗИ, Лазер, Космодромы, управляемое электроникой точное оружие.…
Интересно другое – это другое полная чушь.
В те времена человек считался очень не совершенным. Совершенный человек должен быть с громадной головой, питаться таблетками и воспроизводиться в лабораториях. Пищеварение, роды – это всё от животных и в будущем отомрёт, вернее преодолеется.
А с другой стороны техника станет обычной, самолёты будут обычны и привычны, как телега – летят Пётр с Сидором, а самолёт начал барахлить. Сели рядом с деревней, попросили веревку, что-то подвязали и дальше полетели. А в войне на колоссальном количестве танковых гусениц по суше пойдут линкоры – и пытались осуществить. Я в Ленинграде видел танк с тремя башнями.
А уж когда будут освоены люминесцентные лампы, потребляющие энергию только на световое излучение, не тратя её на тепловое, то, не смотря на увеличение потребления, электроэнергии будет с избытком.… А уж когда атомной энергией овладеем, а это уж очень далёкая фантазия – даже не фантазия, а фантастика за пределами нашей жизни, то,… увы, – сейчас дожили даже до телевидения, а всё «чего-то не хватает».
Нам тогда телевидение представлялось очень далёким будущим. В учебнике то ли физики то ли географии говорилось, что вот будет когда-то так, что не надо будет рассказывать, как там на оленях ездят, а прямо в класс будут это транслировать. Помню иллюстрацию в учебнике: сидят ученики и смотрят на экран, а рядом другая картинка, где северный пейзаж с оператором, который в свой аппарат наблюдает, как бегут с нартами олени, и в классе у учеников на экране то же самое видно, что оператор наблюдает. Авторам представлялось, что это будет прямая трансляция, и мы завидовали будущим ученикам.
Читал я запоем. Дедушка зовет: «Эдик», я не слышу.
Он повышает голос: «Эдик!» – я не слышу.
Наконец, как крикнет: «Эдик, пся крев!» – я с очумелым взглядом бегу: «Что, дедушка?»
Просвещение чередовалось с мелкими, и не только мелкими, запретами.
После революции, в угаре антирелигиозной борьбы, запретили рождественские елки, но, когда угар развеялся, запрет сняли, придав елкам статус новогоднего символа. Сделать это оказалось легко благодаря церковным иерархам российского православия, которые в церковной жизни отказались перейти на Григорианский календарь, и Рождество оказалось после дня гражданского Нового года.
Первую после снятия запрета миниатюрную ёлочку поставили на комод. С дореволюционных времён сохранилось несколько стеклянных игрушек: шариков, гирлянд, рождественская шестиконечная звезда и несколько ёлочных подсвечников с огарками ёлочных свечек.
Помню только первую такую ёлочку, как нечто новое, ранее не виданное, может быть, были они ещё, но в памяти не остались, а следующими помню только большие ёлки в школе, дома, был однажды я на ленфильмовской ёлке и в доме пионеров в Архангельске.
Я не однажды сам вырубал ёлочки больше меня ростом в лесу у залива между Лахтой и Ольгиным.
На фото у качелей вдали видны: ольгинский лес, где я вырубал ёлку и куда иногда бегал за грибами, канава, заменяющая на Лахте ливнёвки (весной полная воды), и совхозный скотный двор, где в начале блокады можно было разжиться куском жмыха
Ёлочные игрушки – в основном стеклянные шарики, постепенно прикупались, среди старых игрушек сохранились, ставшие теперь интересными, открытки. Две из них сохранились доныне – они очень яркие, красочно – лубочные. «Знаем тех, кто громко песни поёт. А не знаем тех, кто горьки слезы льёт». «Хлеба есть край, так и под елкой рай».
Много было самодельных украшений; самыми популярными были цепи из разноцветной бумаги. Не один год мы всем классом клеили эти цепи для украшения школьной ёлки, и вдруг какому-то карьеристу пришла мысль увидеть в этих цепях символ того, что буржуазия хочет заковать нас в цепи. Он побежал к начальству, и цепи запретили!
Простому не изощренному уму не вообразить обилия и глубины идиотизма тех запретов.
Например, пионерские галстуки стягивались металлическими зажимами с эмалированным изображением пионерского костра, потом эти зажимы, уж не знаю из каких соображений, запретили, а среди детей пошёл слух, что в изображении костра просматривается горящий Калинин.
Власти, нагоняя страх, насаждали революционную бдительность, и дети были вовлечены в «игру» разоблачения – даже в изображении «Вещего Олега» на обложке школьной тетради в каких-то деталях орнамента ножен меча, орнаменте его одежды, в пуговицах, мы прочитывали контрреволюционный призыв: то ли «Долой Советы», то ли ещё что.
Однажды увидели мы на пляже, когда уже кончилось лето, человека в шляпе и побежали бдительные пионеры на погранзаставу – было такое, из песни слова не выкинешь. Не хотели мы терять Советскую власть рабочих и крестьян.
Хотя Лахта рядом с городом, на берегу между Лахтой и Ольгиным была погранзастава. Все берега Советского Союза, включая и часть Финского залива между Кронштадтом и Питером, которую моряки прозвали Маркизовой лужей, считались границей, через которую к нам могут проникнуть шпионы и диверсанты.
В начале тридцатых заставу ещё не успели соорудить, а после финской убрали, а в самое моё детское время, когда полная свобода, когда домой являешься только пообедать, а цель в жизни только одна – это игра, в игре мы не обходили вниманием и заставу.
Красноармейцы на заставе учились военному делу. Был у них четырехствольный зенитный пулемёт из обычных «максимов» 7,6 мм и длинная эстакада на высоких столбах, по которой тросиком тянули примерно метровую модель самолёта. Стреляли по «летящему» самолёту в сторону воды, когда людей на воде быть не могло. Были у них и другие учения и кое-что из «боеприпасов» перепадало нам.
Мы старались, когда приходила какая-либо идея, быть поближе к заставе, пока нас не гнали. Старались, как нарушители, пройти с лахтинского на ольгинский пляж по территории заставы. Иногда останавливали, иногда пройти удавалось. Видно мы так надоели, что однажды нас «задержали» и посадили в землянку. Я не помню, сколько времени они нас там продержали, но никакого впечатления кроме как от разновидности игры на нас этот арест не произвёл – мы продолжали шастать и вот в канаве, рядом с заставой нашли целую кучу, вероятно, учебных пирошашек.
Это картонные кубики с ребрами примерно сантиметра по полтора, в которых помещен чёрный порох. Кубик обмотан со всех сторон толстым слоем просмоленных ниток и все это ещё залито смолой. Через эту
